Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце - Страница 36

Новый царь немедленно приступил к устройству двора своего, подражая в названиях сановников обычаям двора польского: появились в России великий дворецкий, великий оружничий, великий мечник, надворный подскарбий и прочая. Совет его составили четыре разряда сановников: сановники духовные, бояре, окольничие и думные дворяне. В размещении вельмож по степеням Дмитрий придерживался родовой знатности, однакож возвел дьяков Василия Щелкалова и Афанасия Власьева в сан окольничих, недоступный прежде для людей канцелярских. Тут кстати упомянуть, что Василий Щелкалов, сделанный, по смерти брата своего Андрея (около 1595 года), печатником, впал при Борисе в немилость и удален от дел. На нем лежало тяжкое подозрение Годунова в содействии Отрепьеву, и сам Отрепьев подтвердил справедливость темных догадок его, когда называл, за границею, дьяков Щелкаловых в числе тайных своих покровителей. Теперь он возвратил его из опалы и пожаловал саном, выше которого не в состоянии был ничего дать ему.

Политика, а может быть, и иные побуждения заставили его оказать милости и всем другим опальным Борисова времени. Возвращены из ссылки и оставшиеся в живых Романовы. Монах Филарет, возведенный, еще по приказанию Годунова, в архимандриты, сделан теперь Ростовским митрополитом; сын его Михаил, будущий царь, поселился с матерью в Ипатьевском монастыре, близ Костромы, а брат, Иван Никитич Романов, получил место в царском совете. Призваны ко двору и царь Касимовский, Симеон: сыну Иоанна Грозного не страшны были права его на престол, как боярину Годунову. Что касается до мнимых родственников нового царя, Нагих, то не только живые, Михайло и Григорий Федоровичи, Михайло и Афанасий Александровичи, извлечены из темниц и получили места в царском совете, но и мертвым воздана почесть: тела их перевезли из дальних пустынь в Москву и погребли с почетом, рядом с предковскими гробами. Даже Годуновы пощажены от опалы; им раздали воеводские места в Сибири и в других отдаленных областях: царь вел себя великодушно, не унижаясь до преследования падших. Новое доказательство, что умерщвление Фёдора и его матери было не его дело.

На четвертый день по приезде в Москву, Дмитрий поставил нового патриарха, на место сверженного Иова. Ему нужно было покорное орудие в замышляемых им преобразованиях, а он знал, что русские святители строго держатся преданий старины, противясь всеми зависящими от них средствами каждому нововведению, и потому избрал в патриархи Всероссийские грека, Игнатия. Этот архиерей, спасаясь от гонения турков, бежал из отечества в Рим и жил там несколько времени; потом, при царе Фёдоре Иоанновиче, приехал в Россию, умел понравиться Годунову и поставлен, в 1603 году, Рязанским архиепископом. Игнатий встретил Дмитрия в Туле, как сына Иоанна Грозного. Дмитрий заметил в нем свободу мыслей, касательно уставов церкви, и поспешил возвести его в сан патриарха, торопясь освятить свою власть царским венчанием.

К этому важному делу нельзя, однакож, было приступить без последнего и самого главного доказательства, что царь есть сын Иоанна Грозного. Еще жива была царица Марфа, мать Угличского Дмитрия. После бесполезного допроса, сделанного ей Годуновым, она жила в пятистах верстах от Москвы, в Выксинском монастыре. Как добрый сын, Дмитрий немедленно вызвал бы ее в столицу и возвратил бы ей царские почести; но это было опасно для его советников, которые знали о его самозванстве и боялись погибнуть, вместе с ним, если бы Марфа отреклась от него всенародно. Стращая, может быть, самого царя её щекотливостью касательно монашеского обета, уничтожающего право престолонаследия, они удерживали его целый месяц от вызова ее в столицу и употребили это время на тайные сношения с опасною монахинею, которой предоставлено было на выбор — или притворство и царские почести, или истина и насильственная смерть. К Марфе, во все это время, не допускали никаких людей, которые могли бы подкреплять её твердость и вредить убеждениям советников Дмитрия ; а когда, наконец, она согласилась действовать заодно с начальными людьми, послан был за нею один из Шуйских, именно князь Михаил Васильевич, прозванный Скопиным: ни на кого другого придворные крамольники не смели положиться в деле, требующем величайшей осторожности и ловкости.

Июля 18, Марфа приблизилась к Москве. Дмитрий встретил ее в селе Тайнинском. Народ нетерпеливо ожидал свидания царя с матерью: тут должно было рассеяться и последние сомнение, что он — истинный сын Грозного. И надо отдать справедливость смышлености бояр: они, употребя предварительно все меры предосторожности, в эту важную минуту не побоялись допустить свидание въявь пред всеми зрителями . Уверенный в своей царственности, Дмитрий, едва завидел мнимую мать свою, соскочил с коня, прошел несколько шагов пешком и со слезами бросился к ней на шею. Марфа, прижимая его к груди своей, также плакала, может быть от притворства, а может быть и от горькой мысли, что сын её в могиле, а его царство досталось темному бродяге! Как бы то ни было, свидание мнимого царевича с матерью, после стольких приключений, страшных и таинственных, растрогало зрителей до слез, и многие готовы были присягнуть, что он истинный сын царицы Марфы. После короткого разговора, состоявшего из радостных восклицаний и нежных ласок, царица села в карету, а Дмитрий пошел подле неё пешком, с открытою головою; бояре также не садились на коней и провожали царицу-мать, с открытыми головами, до самого дворца. Но там жила она лишь несколько дней, пока отделали для неё комнаты в Вознесенском девичьем монастыре. Так и для царской матери непреложен был иноческий обет, отчуждающий человека от блеска и величия мирского. Понятно, почему Дмитрий должен был скрывать свое монашество и уверять народ, что воспитывался в Белоруссии . Поместив мнимую мать свою в монастыре, Дмитрий все-таки не мог ввериться её скромности, касательно этого обстоятельства, и по совету бояр, имевших опасения гораздо важнейшие, окружил ее преданными себе людьми, которые берегли накрепко, чтоб никто из посторонних не разговаривал с царицею о её сыне без свидетелей . Сам он посещал ее каждый день и оказывал ей самую нежную почтительность. Наконец, июля 21, совершилось и последнее утверждение Дмитрия на престоле: он был венчан на царство патриархом Игнатием, в Успенском соборе. Дмитрий принял корону, скипетр и державу с величавым спокойствием, как законное свое достояние; даже пышность обрядов при венчании была им уменьшена, только дорогу от дворца до церкви устлали по красному сукну персидскою парчою да, по выходе из собора, рассыпали народу небольшие золотые монеты, вычеканенные на память этого торжества.